Тогда же наметилась дифференциация между новой, только формировавшейся профессией архитектора-градострои — теля и трудом техника-землемера. Конечно, исторический и сравнительный градостроительный анализ мог провести только зодчий; он же создавал перспективные схемы развития городского транспорта. В то же время нивелировку местности и снятие точного ситуационного плана мог выполнить только землемер, вооруженный геодезической техникой. Сведения о климатических и природных особенностях архитектор мог почерпнуть из энциклопедических изданий, которых к началу ХХ века в России было издано уже достаточно много, но уточнение метеорологических данных по тому или иному городу могли предоставить только специальные местные службы. В обязанности архитектора входило и знакомство с городской ситуацией в натуре, «вживание» в ее специфику. Причем все это, конечно, могло происходить лишь при активной помощи и заинтересованности со стороны Городского управления.

Таким образом, очевидно, что в течение второй полови ны XIX — начала ХХ века процесс градостроительного проектирования не только сам коренным образом изменился, но и сделался сферой коллективного труда специалистов, в которой зодчий обрел интегрирующую роль. Реализация проектного плана города в натуре после его традиционного рассмотрения и утверждения в МВД и Его императорским Величеством ложилась на плечи органов Городского самоуправления. Поскольку утвержденный план приобретал силу закона Российской Империи, это несколько упрощало процесс, но все же существенным препятствием были те вероятные домовладельцы и собственники городских территорий, интересы которых ущемлялись новым проектом. В большинстве случаев им из городской казни возмещался убыток, причиненный реализацией нового плана, однако нередки бывали конфликты владельцев с городом, надолго отодвигавшие даже возможность небольшой перепланировки. Классическим примером этого служит тяжба в Москве между владельцем дома в Кузнецком переулке А. С. Хомяковым и Городской Управой по поводу обладания крошечным участком незастроенной земли на углу Кузнецкого переулка и Петр°вки. Владелец, не желавший его продавать ни за какие деньги, мешал упорядочению красных линий застройки, необходимому для урегулирования городского движения. Такие случаи были не единичны. Тяжбы возникали и по поводу мельчайших деталей проектных планов, причем в этих случаях городу далеко не всегда удавалось отстоять свои интересы, что современники связывали с недостаточной их законодательной силой.

Интересные соображения относительно правового статуса Высочайше утвержденных планов высказал землемер одесского Окружного суда В. И. Иванов! Он разумно заметил, что «план проектный, прежде всего, не план (выделено автором) в полном значении, а лишь желанный эскиз (выделено автором), абрис городского распланирова — ния… Значение этого “проекта” обязательно… для города и его населения. …как — “линий застроения” (выделено автором) и только, т. е. “фасадных линий по улице”, но не “как предельного распланирования”»2 (выделено автором). Такое разъяснение было очень важно, поскольку нередки были случаи искажения природных особенностей местности в мелкомасштабных планах, к тому же нельзя было допустить, чтобы исходя из проектных размеров частных владений рождались бы взаимные судебные иски городских собственников.

Рассуждения В. И. Иванова доказывали, что планы городов, которые с течением времени нередко превращались в городские реликвии, не могут фигурировать в качестве доказательств земельной парцелляции в судах. Однако сам факт написания им брошюры на эту тему показывал, что это не было самоочевидно, и дела такого рода были совсем не редки, хотя поводом к ним порой, как иронизировал Иванов, могли послужить такие незначительные особенности архитектурного чертежа, как толщина линий или точки, «равные уколу тончайшей иглы»3. Этот вопрос, при всей его кажущейся разрешимости, будучи поднятым в Одессе в 1913 году, показывал, что, несмотря на расширение прав губернских Строительных отделений и Городских Управ, полноценное пользование этими правами еще не вошло в привычку городских администраций, продолжавших оглядываться на столичную власть. Это дало повод автору-землемеру Иванову назвать существовавшее тогда положение «муниципальным бесправием», с чем вполне можно согласиться.